000

Что не так в новой книге «Палеонтология антрополога»

Недавно в издательстве «Бомбора» вышла книга доцента кафедры антропологии биофака МГУ Станислава Дробышевского «Палеонтология антрополога. Книга 1. Докембрий и палеозой». Поскольку при ее подготовке не были учтены замечания научных редакторов, в текст вкралось довольно большое количество ошибок. В результате и сами научные редакторы, и фонд «Эволюция» попросили снять упоминание об их работе над книгой.

 

 

Известный палеонтолог, профессор Московского Государственного Университета Андрей Журавлёв, рассказывает нашим читателям об основных ошибках новой научно-популярной книги.

 

Палеохалтура: 100-500 ошибок доцента

 

О публикации Станислава Дробышевского «Палеонтология антрополога. Книга 1. Докембрий и палеозой» в надежде, что продолжение не последует.

 

Андрей Журавлёв докт. биол. наук, проф. Кафедры биологической эволюции, МГУ им. М.В. Ломоносова

 

Дробышевский очень любит разоблачать недобросовестных писак, затрагивающих науку: 150 ошибок профессора…, 60 ошибок… Ещё он обожает всё популяризировать, умудряясь штамповать по нескольку книжек в год, выступать с публичными лекциями и появляться на телеканалах от Первого до последнего (какого-нибудь РЕН ТВ, куда приличные люди уже давно ходить перестали).

 

И вот перед нами новое произведение Дробышевского, посвящённое на сей раз палеонтологии. «Специализация не повод не писать обобщающих книг» (с. 10), — считает автор. И я с ним полностью согласен. Лучшую популярную книгу по антропологии на русском языке написал историк Натан Эйдельман, специалист по России рубежа XVII–XVIII вв. («Ищу предка»), замечательные издания по палеонтологии есть у журналиста Антона Нелихова («Когда Волга была морем», «Изобретатель парейазавров»), интересную работу опубликовал врач-кардиолог Дмитрий Богданов («Звероящеры и другие пермские монстры»). Огрехи в них найти, конечно, можно, но искать придётся долго и тщательно.

 

А вот в опусе антрополога Дробышевского, изданном под жёлтой обложкой (угадала же редакция!) от фактических ошибок, извращённых фактов и какой-то немыслимой безграмотности во всех научных областях глаз отдохнуть не успевает: законы физики и химии в ней не действуют, циклы элементов не существуют, континенты движутся со скоростью гоночных болидов… Но, поминутно спотыкаясь на выражениях «надвигающийся супостат», «перекладинка неочевидного назначения», «коварно загнут вниз» и прочих «наибольших великолепиях», я был вынужден продраться через это текстовое месиво. Увы, студенты интересовались, нельзя ли за неимением современных учебников по палеонтологии использовать книгу Дробышевского? Использовать можно, но в качестве учебника категорически нельзя! Нельзя даже в качестве научно-популярного издания, поскольку всё здесь переврано до крайности и даже гораздо дальше. Изуродована не только палеонтология. Любая наука, не говоря уж о многострадальном русском языке, который заставляет вспоминать фельетонных персонажей Ильи Ильфа и Евгения Петрова.

 

«Одонтогрифус достигал дюжины сантиметров в длину (то есть был дюжим)» (с. 132) — прямо цитата из «Юмориста Физикевича»: «Среднее словообразование или высшее? Я скоро словообразуюсь и, если ты, словообразина, мне не веришь, я тебя живо словообразумлю…».

 

И сам по себе выстраивается «словарь людоедки Эллочки» из выражений автора, повторяемых им по нескольку раз в каждой главе и «придирчиво выбранных… из всего великого, многословного и могучего русского языка», складывается:

 

— «Злой». (По отношению ко всему. Например, «злая часть спектра», «злой газ», «что-то злое», «самые злые хищники»).

 

 

— «Приличный» (Употребляется как характеристика неодушевлённых и одушевлённых предметов: «приличная фауна», «приличные зубы», «любой приличный период», «все приличные рыбы»).

 

— «Невнятный». (По отношению ко всему, чего автор честно не знает или не понимает: «нет внятной границы», «невнятные останки», «не имеют внятных деталей»).

 

«Словосочетание «человекообразные кости» лишний раз свидетельствует о небрежности…», — пишет Дробышевский в одной из своих разгромных рецензий на сочинения всяких халтурщиков. А «саблезубые клыки» (сс. 395, 417) — о чём свидетельствуют?

 

Если не уважаешь родной язык, он тебя тоже не пожалеет. И автор попался на очередном перле, достойном пера Физикевича: «…откуда и пошло выражение «разводить» бодягу — процесс размолачивания губки был довольно задумчивым» (с. 122). Бадяга — и в правду губка, но разводили антимонии, а бадяги корчили. И корчит бадяги (т.е. дурачится, согласно «Толковому словарю…» Владимира Даля) — Дробышевский.

 

Губкам в книге под жёлтой обложкой отчаянно не везёт. (Хотя нелегко пришлось всем живым существам. И неживым веществам тоже.) Вот на с. 119–120 досталось археоциатам, единственный упомянутый вид которых написан с тремя ошибками. Мы узнаём, что были они «чрезвычайно разнообразны» — «маленькие и большие», а «наибольший расцвет получили… (интересно от кого? — курсив мой) в начале и середине кембрия», «последние на Северном Урале дотянули аж… до позднего силура», а «закат археоциат мог быть вызван разными причинами — конкуренцией с красными водорослями и нормальными губками, а возможно — повышением содержания магния в воде и другими гидро- и геохимическими изменениями».

 

Такую характеристику можно сочинить для любой ископаемой группы: меняй лишь названия организмов и периодов. Что автор, кстати, и делает. Увы, ни с археоциатами, ни с кем другим этот номер не проходит¹. К середине кембрия выжил ровно 1 (прописью — один) вид археоциат. В конце силура на Урале жили совсем другие губки — сфинктозои. Красные водоросли и другие рифостроящие губки с археоциатами не конкурировали, так как появились позже. А ионы магния для археоциат были что манна небесная, поскольку скелет они строили из высокомагнезиального кальцита. Вот недостаток магния, наряду с подкислением вод океана из-за повышения уровня углекислого газа в атмосфере на их процветании не мог не сказаться¹.

 

Другие губки без внимания тоже не остались. «Спикулы бывают сделаны (кем?) из… органического рогового вещества» (с. 121). Не бывают: органическое вещество (коллаген спонгин или полисахарид хитин) образует мягкий, неспикульный скелет губки. «Соединены они непрочно, так что губки практически никогда не сохраняются в целом виде, а лишь в виде изолированных спикул» (с. 121). Описаны сотни видов целых шестилучевых, литистидных (обыкновенных) и фаретронных (известковых) губок, не говоря уж о гиперобызвествлённых — с мощным известковым скелетом (по большей части это тоже обыкновенные губки); да и цельных ископаемых губок, состоящих из неспаянных спикул известно далеко за сотню родов.

 

AZhuravlev review of Drobyshevskiy 2020 Paleontology Fig1 новый размер
Среднекембрийская морская кремнёвая губка, состоявшая из разрозненных спикул и целиком сохранившаяся, с р. Мая, Якутия, 505 млн лет.

 

«Тело между спикулами пронизано каналами и иногда полостями, благодаря чему губки во все времена использовались как собственно губки» (с. 122). Использовались, и даже как мочалки, но роговые, бесспикульные. «В девоне впервые появились известковые губки Calcarea (возможно, они были уже в силуре, но это не точно)» (с. 244). Были, даже в раннем кембрии — и это точно: правильные трёхлучевые известковые спикулы таких губок очень выразительны и больше ни у кого не встречаются².

 

AZhuravlev review of Drobyshevskiy 2020 Paleontology Fig2
Древнейшая раннекембрийская трёхлучевая спикула морской известковой губки с р. Лена, Якутия, 530 млн лет.

 

И ни слова о том, что губки были главными рифостроителями на протяжении всего палеозоя, что успели возвести рифы, не уступающие по своим масштабам современному Большому Барьерному, что стали первыми животными, превратившими круговорот кремния из сугубо геохимического процесса в биогеохимический, что… Но, чтобы об этом всём рассказать, нужно хоть немного знать палеонтологическую литературу, а не переписывать всё подряд из сомнительных Интернет-ресурсов.

 

Думаете, позвоночным, с которыми антрополог вроде бы должен быть лучше знаком, повезло больше? Тоже нет. Вот мы дошли до «рыб» — до бесчелюстных и видим, что «всех их объединяло отсутствие челюстей, парных плавников, а также наличие полноценных зубов и чешуи по всему телу, головного мозга, глаз, боковой линии и хрящевого скелета вместе с хордой» (с. 197). Самое забавное, что под такое определение попадают и некоторые головохоботные черви, особенно палеосколециды, чьи зубы и покровные чешуи раньше часто принимали за остатки позвоночных, поскольку гистологически они почти неотличимы. А боковая линия и хрящевой скелет присутствуют на единичных экземплярах, не говоря уж о хорде.

 

AZhuravlev review of Drobyshevskiy 2020 Paleontology Fig3 новый размер
Покровный скелет раннедевонского озёрного остеострака (бесчелюстные позвоночные) с вырезками позади головного щита, где располагались парные грудные плавники, графство Ангус, Шотландия, 415 млн лет.

 

С парными плавниками, которые по определению (Дробышевского) отсутствуют, дальше начинают происходить удивительные метаморфозы: оказывается, что они всё-таки есть у таких бесчелюстных как остеостраки (с. 220), анаспиды (с. 269), питуриаспиды (с. 270). (Автор вообще очень «забывчив» и противоречит сам себе на разных страницах, а то и в одном абзаце: так бывает с нерадивыми студентами, которые лепят реферат, списывая текст из разных неочевидных источников.) И всё равно «в начале силура свершилось великое — появились челюстноротые рыбы», которые «изобрели… челюсти и парные плавники». Ну, зачем так примитивно бадяжить читателей? Причём плавники получились из «плавниковых складок по бокам тела», которые Дробышевский приписал и каким-то «первым девонским рыбообразным» (с. 17), название которых неизвестно никому, даже автору, и телодонтам (с. 219), и анаспидам (с. 269), и даже конодонтам (с. 313).

 

А теперь, внимание, правильный ответ: таких складок ни у кого не было. Увы, гипотезу Джорджа Мейварта о происхождении парных плавников из складок реальный (а не выдуманный Дробышевским) палеонтологический материал не подтверждает, да и генетические исследования тоже³. Были только парные плавники, хотя и не обязательно грудные⁴. И опять же ни слова о том, как существовали эти рыбоподобные организмы, почему появилось такое разнообразие «зубов» (наружных, глоточных и расположенных в ротовой полости) и такое разнообразие в строении этих элементов, как эволюционировали их мозги до того уровня, когда по сути превратились в мозги челюстноротых (право же, плавники куда важнее мозгов, с точки зрения Дробышевского, да и литературу для осмысленных выводов знать нужно).

 

Для книги по палеонтологии в исполнении Дробышевского вообще очень типично отвергать данные палеонтологии и присочинять что-то своё, пусть и негодящее. В крайнем случае опираться на весьма устаревшие данные. «Самые загадочными образованиями, существовавшими с конца силура до конца девона, были прототакситы Prototaxites loganii… имеют слоистую структуру, хотя не очень понятно, была ли она строго концентрической или спиральной… однозначно сопоставить такое строение с какими-то конкретными современными организмами не получается… суша была заселена в лучшем случае лишайниками и мхами… Сообщества мхов-печёночников, цианобактерий, грибов и водорослей росли в виде тонкого ковра прямо поверх песка… После ливней верхний край такого ковра мог загнуться, после чего под собственной тяжестью, смачиваемый водой, заворачивался в рулон. Такой скатанный мат плюхался в воду, погружался… — и вот готов прототаксит. Потому-то протакситы и исчезают в девоне — ведь именно в это время появляются нормальные наземные растения с корнями…» (сс. 233-234). Не говоря уж о том, что прототакситы сосуществовали с многочисленными и разнообразными «нормальными растениями» всю свою историческую жизнь (автор на следующих страницах, как всегда «забыв» то, о чём только что писал, начинает их перечислять длинными и нудными списками), не росли на песке и не закручивались в спираль, но имели строение, сходное с конкретными современными организмами. Скажем, у Prototaxites taiti прекрасно выражены сумки, несущие аскоспоры и образующие гимений, подстилаемый слоем переплетающихся гиф: обычный аскомицет, в отличие от P. logani, который принадлежал к агариковым базидиомицетам⁵. Необычные, конечно, по современным меркам, — восьмиметрового роста — но всё-таки грибы. И для чего автору понадобились все эти навороты и завороты — ради плюха в воду?

 

Это, увы, стиль Дробышевского: ни слова о науке и сплошные домыслы. Даже тираннозавру и его родственникам досталось (хотя до мезозоя ещё далеко и, будем надеяться, дело не дойдёт): «ассоциативные, то есть мыслительные, центры развиты слабо… челюсти были слабы на боковые нагрузки, зубы еле-еле держались в челюстях, так что сопротивляющаяся добыча… просто переломала бы им весь рот. Ноги не были приспособлены для быстрого бега и маневрирования» (с. 19).

 

«Переломанный рот» — это, конечно, очередная шутка юмора. А теперь обратимся к реальной палеонтологии⁶. Томография мозговой полости тираннозавра показывает, что коэффициент энцефализации тираннозавра выше, чем у многих манирапторов, стремившихся стать птицами (2,2–2,4, кстати, у шимпанзе — 2,2–2,4). Использование метода конечных элементов позволяет рассчитать нагрузки на самые слабые сочленения черепа и убедиться, что челюсти этого зверя могли сжиматься с силой большей, чем у аллигатора, обладающего самым мощным укусом среди современных животных (у льва в почти в четыре раза слабее, чем у «короля» динозавров, у нас — в 20). Следов его укусов на костях других ящеров заметно больше, чем застрявших в них зубов, а зарубцевавшиеся раны в костной ткани жертв свидетельствуют о том, что из пасти вырывалась живая добыча.

 

Анализ строения и крепления мышц, приводящих в движение задние конечности и опять же определённых отделов мозга показывает, что в манёвренности без малого 9-тонный великан превосходил всех прочих современников сравнимого размера. Кстати, почти все эти сведения автор мог почерпнуть из научно-популярных книг о динозаврах, написанных и со знанием дела, и с юмором палеонтологами Дэвидом Хоуном («Хроника тираннозавра») и Стивом Брусатти («Время динозавров») и неплохо переведённых. Ну, или самому немножко подумать: должны же у антрополога быть хоть какие-то представления о сравнительной анатомии и современных методах исследования?

 

Но это всё пока просто ужас. А вот там, где доходит до других наук и обобщений, уже царит непроглядный мрак.

 

Дробышевский-географ: Якутия оторвалась от Сибири и оказалась в Центральной Азии (с. 187), хотя Якутия и сейчас занимает пол-Сибири, а в ордовике, о котором идёт речь, была самим Сибирским континентом. Там же Гондвана осталась без своей значительной части, которая и дала название этому суперконтиненту, — страны Гондов, или Индии. И хотя её важная часть располагалась в южном Заполярье, выражение «на Южном полюсе зависла Гондвана» почему-то вызывает образ Земного шара, под которым болтаются куски континентов.

 

Дробышевский-физхимик: «Тяжёлые элементы помаленьку погружаются в недра, а лёгкие, будучи вытеснены по закону Архимеда, всплывают наверх…» (с. 47). Погружаются и «всплывают» отнюдь не элементы, и важную роль в этом явлении играют плавление и разделение расплавов и остаточных твёрдых фаз в недрах Земли, отделение газовой фазы, распределение химических элементов между твёрдой, жидкой и газовыми фазами, которое не имеет никакого отношения к плотностям элементов и их соединений, то есть закон Архимед здесь ой-как ни при чём. (Например, при дифференциации планеты на железное ядро и силикатную мантию 182W стремился в ядро, а равный ему по массе 182Hf — оставался в мантии⁷.)

 

Дробышевский-геофизик: «Впрочем, всё не так просто: из-за уменьшения массы воды в океане давление на океаническую кору снижалось, и та поднималась; ледники же намерзали на континентальную кору, отчего та погружалась. В итоге колебания уровня моря были не так велики, как получится, если просто вычесть из океана замороженные кубометры» (сс. 206–207). То есть если в чугунную ванну налить воды а затем спустить, у неё дно вспучится и сидящего в ванне расплющит о потолок? В отношении континентов — сказанное почти правильно, поскольку континентальная кора, из которой они состоят, менее плотная, и они, освобождаясь от ледников, будут всплывать, как нынешняя Северная Европа. С океаническим дном, подстилаемым более плотной океанической корой, как и с чугунной ванной, ничего подобного не случится.

 

Дробышевский-физиолог: «…в холодной воде кислород растворяется лучше, чем в тёплой (неспроста все китобои гонялись за китами не в тропиках, а Арктике и Антарктике)…» (с.93). Вообще эта мантра про растворимость кислорода в холодной воде повторяется из главы в главу, но, как всегда, далека от истины: растворяться-то растворяется, а вот извлечь его животным из холодной, более вязкой и менее плотной жидкости намного сложнее, чем из прогретой воды, и полярный гигантизм с доступностью кислорода никак не связан8.

 

Дробышевский-тафоном: «Отпечатки образуются, когда организм падает на песок или впечатывается в него…» (с. 22). Здесь автор попал в ловушку профессиональной терминологии: в английском языке это явление описывается более точными словами, буквально: «часть» и «противочасть». Организм не «падает на песок» и не «впечатывается в него», а лежит на дне после смерти, где его засыпает осадок, обычно более тонкий, чем песок (или прямо в осадке, если он там жил, или вместе с осадком, если попал в мутьевой поток или облако пепла, уже остывшего, — дело происходит в водной среде, и т.д.). Поскольку органические ткани несут множество отрицательно заряженных «хвостов», на них быстро оседают разные катионы, преобладающие в окружающей среде, и формируются минералы. И так как ткани неоднородны по своему химическому составу, следы этой разницы можно выявить с помощью современной техники и увидеть нервную и кровеносную системы древнейших животных, органы пищеварения, иногда даже отдельные клетки с ворсинками. Это и есть окаменение, а отнюдь не тот случай, когда «органика разрушается, а вода, содержащая минеральные компоненты, заполняет все полости и поры, где минералы отлагаются, создавая каменистые фоссилии (каменистыми бывают берега, а фоссилии — каменные)» (с. 21).

 

А самое интересное, что установили наши палеонтологи и биохимики во главе с Еленой Наймарк, поставившие удивительный опыт на современном материале, окаменение — замещение тканей минералами — происходит за считанные недели—месяцы9. И когда осадок вместе с окаменелостями превращается в единое твёрдое тело — осадочную горную породу — её можно расколоть по поверхности напластования (слойки чуть отличатся друг от друга по химическому составу и размерности частиц, поэтому вдоль них порода и трескается легче) и получить «отпечаток» (на поверхности подстилающего слоя) и «противотпечаток», иногда не один (на подошве перекрывающих слоёв).

 

AZhuravlev review of Drobyshevskiy 2020 Paleontology Fig4 новый размер
Отпечаток (окаменелость) древнего морского членистоногого со следами нервной системы, выявленными с помощью компьютерной томографии, местонахождение Чэнцзян, провинция Юньнань, Китай, 518 млн лет (фотография Н. Стросфелд).

 

Седиментология и геохимия, точнее, полное отсутствие представлений об этих дисциплинах — главная беда Дробышевского. (Весьма странно для антрополога.) Он не представляет, как палеонтологи работают в экспедициях, на что обращают внимание, какой материал собирают (далеко не просто окаменелости в коробочку), как обрабатывают собранное. Отсюда и обывательские, косноязычные мысли о том, «что учёные соревнуются в изобретении поводов сгинуть целым экосистемам» (с. 420). «Фильтраторы стали отцеживать взвесь и склеивать её в пеллеты — попросту говоря, какашки… Пеллеты, будучи сравнительно большими — до 1 мм длиной, стали тонуть (между прочим, из них состоят многометровые толщи пеллетовых известняков по всему миру)…» (с. 115). Между прочим, многометровые толщи известняков по всему миру состоят не из пеллет, а из пелоидов — мельчайших обломков карбонатных скелетов и комочков, образовавшихся при переработке осадка донными животными10. «…Ранее образовавшиеся карбонаты постепенно разрушались, отчего росла концентрация фосфатов и углекислого газа в воде…» (сс. 366–367). Вот формула карбоната кальция: СаСО3. И где в ней фосфат? Связь же углекислого газа с карбонатами обратная: выделяется он при образовании этих минералов биогенным путём11. «Изменился и газовый состав атмосферы: если до вымирания углекислого газа в 8 раз больше современного, то в конце девона содержание кислорода повысилось на 35% (у мальчика было три яблока, а стало на четыре груши больше — так?). Это могло увеличить вероятность лесных пожаров, благо появились леса, которые могли гореть» (с. 302). То есть если в начале девона уровень кислорода в атмосфере составлял, скажем, 10%, то в итоге получаем 45%. Не много ли? Для лесных пожаров и образования фюзена достаточно 15%, и расчёт состава атмосферы, исходя из площади суши доступной для выветривания, темпам угленакопления, вулканической активности и другим параметрам для самого конца девона, показывает, что уровень кислорода в то время таким и был, а подъём его начался только в середине раннекаменноугольной эпохи и достиг максимума (30–35%, но не более) к концу периода; на этот же интервал приходится и пик лесных пожаров, выразившийся в объёмах захороненного фюзена, а не просто в констатации факта «он там был»12.

 

Апофеоз книги — пермо-триасовое вымирание. «Ранее единая Пангея трескалась, опять расползаясь в разные стороны. Пик оледенения быстро сменился потеплением. Концентрация кислорода в воде упала. Одновременно потепление высвободило огромное количество пресной воды, а соль уже ушла в материковые отложения, отчего океан стал намного преснее прежнего. Из-за тектонических движений уровень моря в одних местах понизился, а в других — вырос. Уже этого набора во все времена хватало для того, чтобы все умерли, но в перми появился ещё один источник проблем… множество насекомых с водными личинками — подёнки, веснянки, ручейники и прочие. Личинки накапливали азот и фосфор в воде, а взрослые разносили ценные вещества по водоразделам. Удобрение почв привело к успеху наземной растительности, заселившей былые пустыни. Деревья — а в перми это уже полноценные голосеменные — пускали могучие корни и закрепляли почву, что снижало размыв. Азот и фосфор и так безостановочно выносились из водоёмов, так ещё перестали туда возвращаться. В сочетании с падением концентрации кислорода и опреснением это дало катастрофический эффект — продуктивность морей несказанно снизилась… Тут-то все и вымерли» (с. 422).

 

А читатели мало-мальски знакомые с круговоротом веществ, тектоникой плит, эволюцией состава океана, графиками палеотемператур и палеонтологической летописью — выпали в осадок и «ушли в материковые отложения», не в силах вынести нагромождение глупостей в подобной концентрации. От последнего пермского оледенения до вымирания прошло почти 10 млн лет13. Заметные тектонические подвижки проявились более чем через 60 млн лет после этого события14. Средняя солёность океана снизилась примерно на 5 промилле в течение 50 млн лет, предшествующих катастрофе, — на меньшую долю, чем разница солёности между современными морями15. Разномасштабные колебания уровня моря происходили постоянно и, если не приводили к перемещению водных масс, обеднённых кислородом, не заканчивались и вымиранием16. Водные личинки ручейников в пермских отложениях не известны, встречаются лишь подёнки и веснянки, но на весьма ограниченной территории, и повлиять на цикл фосфора даже в пресноводных водоёмах насекомые ещё не могли; существенную биомассу они «набрали» к середине мезозоя17. «Полноценные голосеменные» у автора появились ещё в каменноугольном периоде (с. 330, опять не согласовал источники, из которых списывал?). Почва — это результат биохимического выветривания, и её закрепление никак на интенсивность этого процесса не влияет18. А самая богатая на виды современная морская экосистема — коралловые рифы — процветает как раз там, где содержание растворённого азота и фосфора и, следовательно, продуктивность — минимальны19.

 

И не нужно скопом отвергать работы других авторов, даже не разобравшись в их сути — откуда берутся приведённые ими цифры и факты, и какие методики существуют, чтобы эти данные получить (ими, кстати, пользуются и антропологи, профессиональные), иначе получится что «непосредственно в вулканических базальтах пермско-триасовых траппов на плато Путорана полно насекомых» (с. 421). Эти слова — жирная роспись автора в полной палеонтологической безграмотности. И, увы, всё это не выборка самых глупых фрагментов из книги, сделанная с особым цинизмом. Опус целиком такой, как его ни читай: подряд, выборочно, вдоль, поперёк. Алгоритм этой халтуры такой: кусок текста, выписанный из недостоверного Интернет-ресурса, длинный и необязательный список латинских названий с ошибками («учёность свою показать»), и совершенно безграмотные обобщения. Зачем автор это сделал, я понять не могу. Популяризация науки? Её нет. Стёб? Грубый и не смешной. Получить литературную премию? Ну, если только в рамках ВРАЛ такую учредят.

 

Постскриптум

Всё-таки я придумал, как использовать «палеонтологию» Дробышевского: тестирую студентов биофака, которые должны найти не меньше 30 грубых ошибок в каждой главе (языковые ошибки не считаются). Итог: 238 ошибок на 7 человек. И даже это лишь малая толика. Всем отлично! Дробышевский с позором отчисляется.

 

ССЫЛКИ

  1.  Treatise on Invertebrate Paleontology, Pt E (Revised), Porifera, Vol. 4-5 (Hypercalcified Porifera). Ed. P.A. Selden. — Lawrence, Kansas: Univ. Kansas Paleontol. Inst., 2015. Zhuravlev A.Yu., Wood, R.A. Eve of biomineralization: Controls on skeletal mineralogy // Geology. 2008. V. 36. № 12. P. 923­—926. 
  2. Systema Porifera: A guide to the classification of sponges. Eds. J.N.A. Hooper, R.W.M. Van Soest. — N.Y.: Kluwer Academic/Plenum Publishers, 2 vols., 2002. Botting J.P., Muir L.A. Early sponge evolution: A review and phylogenetic framework // Palaeoworld. 2018. V. 27. № 1. P. 1–29.
  3. Abe G., Ota K.G. Evolutionary developmental transition from median to paired morphology of vertebrate fins: Perspectives from twin-tail goldfish // Develop. Biol. 2017. V. 427. № 2. P. 251–257.
  4. Wilson M.V.H., Märss T. Thelodont phylogeny revisited, with inclusion of key scale-based taxa // Est. J. Earth Sci. 2009. V. 58. № 4. P. 297–310. Sansom R.S., Gabbott S.E., Purnell M.A. Unusual anal fin in a Devonian jawless vertebrate reveals complex origins of paired appendages // Biol. Lett. 2013. V. 9. № 3. P. 1–5. 
  5. Honneger R., Edwards D., Axe L., Strullu-Derrien C. Fertile Prototaxites taiti: a basal ascomycete with inoperculate, polysporous asci lacking croiziers // Phil. Trans. R. Soc. London B: Biol. Sci. 2018. V. 373. № 1739. P. 1–14.
  6. Brochu C. A digitally-rendered endocast for Tyrannosaurus rex // J. Vetebr. Paleontol. 2000. V. 20. № 1. P. 1–6. Cost I.N., Middleton K.M., Sellers K.C. et al. Palatal biomechanics and its significance for cranial kinesis in Tyrannosaurus rex // Anatom. Rec. 2019. doi: 10.1002/ar.24219. Snively E., O’Brien H., Henderson D.M. et al. Lower rotational inertia and larger leg muscles indicate more rapid turns in tyrannosaurids than in other large theropods // PeerJ. 2019. V. 7. P. e6432.
  7. Кузьмин М.И., Ярмолюк В.В. Биография Земли: основные этапы геологической истории // Природа. 2017. № 6. C. 12–25.
  8. Verberk W.C.E.P., Atkinson D. Why polar gigantism and Palaeozoic gigantism are not equivalent: effects of oxygen and temperature on the body size of ectotherms // Functional Ecol. 2013. V. 27. № 6. C. 1275–1285.
  9. Naimark E.B., Kalinina M.A., Shokurov A.V. et al. Decaying of Artemia salina in clay colloids: 14-month experimental formation of subfossils // J. Paleontol. 2016. V. 90 № 3. P. 472–484.
  10. Facies models: Response to sea level change. Eds. R.G. Walker, N.P. James. — Stittsville, Ontario: Geol. Assoc. Can. 1992.
  11. Gattuso J.-P., Allemand D., Frankignoulle M. Photosynthesis and calcification at cellular, organismal and community levels in coral reefs: A review of interactions and control by carbonate chemistry // Amer. Zoologist. 1999. V. 39. № 1. P. 160–183.
  12. Beerling D.J., Woodward F.I., Lomas M.R. et al. The influence of Carboniferous palaeoatmospheres on plant function: an experimental and modelling assessment // Phil. Trans. R. Soc. London B: Biol. Sci. 1998. V. 353. № 1365. P. 131–140. Beerling D.J., Berner R.A. Feedbacks and the coevolution of plants and atmospheric CO2 // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2005. V. 102. № 5. P. 1302–1305.
  13. Chen B., Joachimski M.M., Shen S.-z. et al. Permian ice volume and palaeoclimate history: Oxygen isotope proxies revisited // Gondwana Res. 2013. V. 24. № 1. P. 77–89.
  14. Scotese C.R. PALEOMAP PaleoAtlas for GPlates. 2016. https://www.earthbyte.org/paleomap-paleoatlas-for-gplates/
  15. Treatise on Geochemistry, 2nd ed. Eds. K. Turekian, H. Holland. — Oxford: Elsevier Sci., 2014.
  16. He T., Zhu M., Mills B.J.W., Wynn P.M., Zhuravlev A.Yu. et al. Possible links between extreme oxygen perturbations and the Cambrian radiation of animals. Nature Geosci. 2019. doi:10.1038/s41561-019-0357-z
  17. Aristov D.S., Bashkuev A.S., Golubev V.K. et al. Fossil insects of the Middle and Upper Permian of European Russia // Paleontol. J. 2013. V. 47. № 7. P. 641–832. History of insects. Eds. A.P. Rasnitsyn, D.L.J. Quicke. Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 2002.
  18. Brantley S.L., Megonigal J.P., Scatena F.N. et al. Twelve testable hypotheses on the geobiology of weathering // Geobiol. 2011. V. 2. № 5. P. 140–165.
  19. Hallock P. Fluctuations in the trophic resource continuum: A factor of global diversity cycles? // Paleoceanogr. Paleoclimatol. 1987. V. 2. № 5. P. 457–471.
  20.  

Приводим текст без сокращений и дополнений. Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.

Добавить комментарий